— Продвигаюсь.

— Я пончики принес, как обещал. Только что пожарил. Корочка хрустит. Ешь, пока свежие.

— Спасибо.

Я убрал книгу и принялся за пончики. Они и впрямь оказались что надо — хрустящие и необыкновенно вкусные.

— Как? Годится?

— Объедение, — похвалил его я. — Нигде таких пончиков не найдешь. Вам бы пончиковую открыть. От посетителей отбоя не будет.

— Эх! Я тоже об этом думал. Как было бы хорошо.

— Просто замечательно.

Человек-Овца уселся на кровать — на то самое место, где до него сидела девочка. Его хвостик свешивался с краю.

— Ничего не получится, однако, — возразил он. — Куда мне с такой внешностью. Да и зубы я редко чищу…

— Я вам помогу. Пончики буду продавать, тарелки мыть, салфетки раскладывать, деньги считать. А вы бы на кухне пончики жарили.

— Если так, то, конечно, — грустно проговорил Человек-Овца. Что же он хотел сказать?

А в результате меня здесь так и будут хлестать ветками по морде, а из тебя скоро мозги высосут?…

Помрачневший Человек-Овца взял поднос и вышел из комнаты. Я подумал, не рассказать ли ему о плане побега, но, вспомнив слова девочки, промолчал. Как бы там ни было, надо дождаться завтрашнего дня. Тогда все и выяснится.

Я взялся за «Дневник сборщика податей» и снова превратился в ибн Армуда Хасюра. Днем я хожу по улицам Багдада, а вечерами кормлю попугаев. В ночном небе плывет острая как бритва полоска месяца, откуда-то издалека доносятся звуки свирели. Чернокожий слуга курит благовония и отгоняет от меня мошек маленьким опахалом.

В постели меня дожидается одна из трех жен — та самая красивая девочка.

«Прекрасная луна. Завтра новолуние».

— Надо попугаям корма дать, — говорю я.

«Ты же совсем недавно их кормил».

— Неужели? — У меня вечно одни попугаи на уме.

Девочка начинает раздеваться, и я тоже снимаю одежду. Ее гладкая кожа источает изумительный аромат. Месяц-бритва льет на нее таинственный свет. Свирель звучит, не смолкая. Я обнимаю жену на широком ложе, накрытом балдахином, — таком огромном, что на нем могли бы поместиться несколько автомобилей. Из соседней комнаты раздаются крики попугаев.

«Прекрасная луна, — говорит она некоторое время спустя. — Завтра новолуние».

— Да, — вторю ей я.

Новолуние… Что-то связано с этим словом. Какие-то воспоминания. Я зову слугу и, не вставая с кровати, раскуриваю кальян.

Новолуние, новолуние… Я пытаюсь вспомнить, но не могу.

«Наступит ночь новолуния и все выяснится».

Она права: наступит ночь новолуния и все выяснится.

И я заснул.

Ночь новолуния подплыла, как слепой дельфин.

Из подвала библиотеки небо, конечно, не разглядишь. И все же чернильно-синяя тьма просочилась сквозь тяжелую металлическую дверь в подземный лабиринт и беззвучно заполнила пространство вокруг меня. Ночь новолуния наступила.

Вечером явился старик — проверить, как у меня идут дела. В том же самом костюме. За поясом все тот же ивовый прут. Узнав, насколько я продвинулся, он, похоже, остался доволен. Я тоже обрадовался, поняв, что угодил.

— Хм-м. Не ожидал. Толковый ты парень. — Старик с хрустом поскреб подбородок.

— Спасибо. — Я очень люблю, когда меня хвалят.

— Чем быстрее ты с этими книгами разделаешься… — Он вдруг умолк и уставился на меня. Смотрел в глаза долго-долго, не отрываясь. Я несколько раз безуспешно пытался отвести взгляд. Две пары глаз будто связала намертво какая-то неведомая сила. Глаза старика вылезли из орбит, и стены комнаты покрыла белая и черная краска, наполнявшая его белки и зрачки. Старая, поблекшая, тусклая краска. Все это время он не моргнул ни разу. Наконец выкатившиеся глазные яблоки старика стали отдаляться, словно их уносило течением, и вернулись на свое место. Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох.

— Чем быстрее разделаешься, тем скорее выйдешь отсюда. Ни о чем другом думать не надо. Понял?

— Да, — ответил я.

— Как тебе тут? Всем доволен?

— Как там моя мама и скворец, не знаете?

— Мир движется сам по себе, — отвечал старик — Каждый думает о себе и живет, пока не придет его день. И твоя мать, и твой скворец. Все одинаковые.

Не очень понимая, что он имеет в виду, я все равно поддакнул и кивнул.

Не прошло и получаса после ухода старика, как в комнату, так же неслышно ступая, вошла девочка.

— Ночь новолуния, — сказал я.

«Да».

Она тихо опустилась на край кровати. Тьма, которую принесла с собой эта ночь, колола глаза.

— Ну что, уходим сегодня? — спросил я.

Девочка молча кивнула.

Она показалась мне страшно усталой, необычайно бледной, почти прозрачной. Ее тело было будто соткано из еле заметно дрожащего воздуха.

— Что-нибудь не так?

«Есть немного. Это из-за новолуния. С наступлением новолуния начинаются разные отклонения».

— А со мной вроде ничего.

Девочка улыбнулась:

«С тобой ничего. Тогда все в порядке. Ты обязательно отсюда выберешься».

— А ты?

«О себе я сама позабочусь. А ты думай о себе».

— Но я не смогу без тебя.

«Тебе так кажется. Правда. Ты стал сильнее и дальше будешь быстро набираться сил. Никто не сможет тебя одолеть».

— Правда? Вот уж не подумал бы, — удивился я.

«Как отсюда выбраться, знает Человек-Овца. Идите первыми. А я потом. Честно».

Я кивнул, и она исчезла — как растворилась в воздухе. И на меня накатила такая тоска! Я почувствовал что больше никогда ее не увижу.

Около девяти появился Человек-Овца с полной тарелкой пончиков.

— Ну что? — заявил он. — Бежим сегодня вечером?

— Откуда ты знаешь? — удивился я.

— Мне девочка рассказала. Очень красивая. Я понятия не имел, что здесь есть такая девочка. Подружка твоя?

— Угу, — буркнул я.

— Вот бы мне такую подружку, — сказал Человек-Овца.

— Выбраться бы отсюда. Тогда ты себе много подружек заведешь. И друзей тоже.

— Хорошо бы, — мечтательно протянул Человек-Овца. — Но если не получится, нам такое будет… И мне, и тебе.

— Понятно. — То, что будет, — это факт. Что же с нами сделают?

Мы ели пончики, запивая их виноградным соком. Есть совсем не хотелось, ноя все-таки запихал в себя два пончика. Человек-Овца умял целых шесть штук. Вот это аппетит…

— Перед тем как дело начинать, надо как следует подкрепиться, — сказал он и толстым пальцем вытер перепачканный в сахарной пудре poт.

Откуда-то донесся бой стенных часов. Девять. Человек-Овца встал, приноравливаясь, тряхнул рукавами. Время!

Мы вышли из комнаты и, крадучись, чтобы не разбудить старика, двинулись по мрачному коридору-лабиринту. По дороге я разулся и сунул ботинки в какую-то щель. Жалко, понятное дело, целых двадцать пять тысяч иен за них отдали, но ничего не поделаешь. И как это меня сюда занесло… Мама, наверное, рассердится, когда увидит меня босиком. Я, разумеется, объясню ей, почему их выбросил — чтобы мозги не высосали, — только вот поверит ли она? Вряд ли. Скорее всего, подумает, что я вру. Наверняка. Кто ж в такое поверит — что в подвале библиотеки у людей мозги высасывают? Как же тяжело, когда говоришь правду, а тебе не верят! Вот какие мысли крутились у меня в голове, пока мы шли до металлической двери. Человек-Овца молча шел впереди. Ростом он был на полголовы ниже меня, и его пришитые уши болтались у меня прямо перед носом.

— Эй? — окликнул его я. — Может, я схожу, ботинки подберу? Можно?

— Чего? Ботинки? — в легком недоумении спросил Человек-Овца. — Ты что? Какие еще ботинки? Забудь о них. Тебе что дороже: ботинки или мозги?

— Хорошо, — сказал я. Пришлось смириться.

— Старик сейчас спит, конечно, но, знаешь, какой он чуткий. Так что смотри!

— Все понятно, — согласился я.

— Что бы ни случилось, не повышай голоса. Если старик проснется и вскочит, я ничего сделать не смогу. Хлестнет меня ивовым прутом и все — сдаюсь, лапки кверху.